Неточные совпадения
Он не мог еще
дать себе отчета о том, что случилось, как уже мелькнули подле самого его белые ноги
рыжего жеребца, и Махотин на быстром скаку прошел мимо.
Herr Frost был немец, но немец совершенно не того покроя, как наш добрый Карл Иваныч: во-первых, он правильно говорил по-русски, с дурным выговором — по-французски и пользовался вообще, в особенности между
дамами, репутацией очень ученого человека; во-вторых, он носил
рыжие усы, большую рубиновую булавку в черном атласном шарфе, концы которого были просунуты под помочи, и светло-голубые панталоны с отливом и со штрипками; в-третьих, он был молод, имел красивую, самодовольную наружность и необыкновенно видные, мускулистые ноги.
Рядом с поэтом нервно подергивался, ковыряя вилкой сига и точно собираясь выскочить из-за стола,
рыжий Алябьев, толкая солидную
даму, туго зашитую в сиреневый шелк. Она уговаривала соседа...
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная
дама, а за нею — высокий юноша, весь в новом, от панамы на голове до
рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
Рыжая плакала о том, что ее сейчас обругали, прибили и не
дали ей вина, которого ей так хотелось.
На шум выбегают из инспекторской надзиратели, потом инспектор. Но малыши увертываются от рук Дитяткевича, ныряют между ног у другого надзирателя, добродушного
рыжего Бутовича, проскакивают мимо инспектора, дергают Самаревича за шубу, и крики: «бирка, бирка!» несутся среди хохота, топота и шума. Обычная власть потеряла силу. Только резкий звонок, который сторож догадался
дать минуты на две раньше, позволяет, наконец, освободить Самаревича и увести его в инспекторскую.
Не успели они кончить чай, как в ворота уже послышался осторожный стук: это был сам смиренный Кирилл… Он даже не вошел в дом, чтобы не терять напрасно времени. Основа
дал ему охотничьи сани на высоких копылах, в которых сам ездил по лесу за оленями.
Рыжая лошадь дымилась от пота, но это ничего не значило: оставалось сделать всего верст семьдесят. Таисья сама помогала Аграфене «оболокаться» в дорогу, и ее руки тряслись от волнения. Девушка покорно делала все, что ей приказывали, — она опять вся застыла.
Следом за мальчиком выбежало еще шесть человек: две женщины в фартуках; старый толстый лакей во фраке, без усов и без бороды, но с длинными седыми бакенбардами; сухопарая,
рыжая, красноносая девица в синем клетчатом платье; молодая, болезненного вида, но очень красивая
дама в кружевном голубом капоте и, наконец, толстый лысый господин в чесунчевой паре и в золотых очках.
— Когда был я мальчишкой лет десяти, то захотелось мне поймать солнце стаканом. Вот взял я стакан, подкрался и — хлоп по стене! Руку разрезал себе, побили меня за это. А как побили, я вышел на двор, увидал солнце в луже и
давай топтать его ногами. Обрызгался весь грязью — меня еще побили… Что мне делать? Так я
давай кричать солнцу: «А мне не больно,
рыжий черт, не больно!» И все язык ему показывал. Это — утешало.
Юнкера быстро пошли навстречу приехавшим
дамам. Подруга Зиночки Белышевой оказалась стройной, высокой — как раз ростом с Венсана — барышней. Таких ярко-рыжих, медно-красных волос, как у нее, Александров еще никогда не видывал, как не видывал и такой ослепительно белой кожи, усеянной веснушками.
Шатов и ударил-то по-особенному, вовсе не так, как обыкновенно принято
давать пощечины (если только можно так выразиться), не ладонью, а всем кулаком, а кулак у него был большой, веский, костлявый, с
рыжим пухом и с веснушками. Если б удар пришелся по носу, то раздробил бы нос. Но пришелся он по щеке, задев левый край губы и верхних зубов, из которых тотчас же потекла кровь.
— Атаман! — шепнул, подходя к нему, тот самый
рыжий песенник, который остановил его утром, — часового-то я зарезал!
Давай проворней ключи, отопрем тюрьму, да и прощай; пойду на пожар грабить с ребятами! А где Коршун?
Я сделал это и снова увидал ее на том же месте, также с книгой в руках, но щека у нее была подвязана каким-то
рыжим платком, глаз запух.
Давая мне книгу в черном переплете, закройщица невнятно промычала что-то. Я ушел с грустью, унося книгу, от которой пахло креозотом и анисовыми каплями. Книгу я спрятал на чердак, завернув ее в чистую рубашку и бумагу, боясь, чтобы хозяева не отняли, не испортили ее.
Почти каждый день к крыльцу ее квартиры черный солдат Тюфяев подводил тонконогого
рыжего коня,
дама выходила на крыльцо в длинном, стального цвета, бархатном платье, в белых перчатках с раструбами, в желтых сапогах.
Гости нагрянули веселые и радостные; первый пришел «уездный комендант», инвалидный капитан Повердовня, глазастый
рыжий офицер из провиантских писарей. Он принес имениннице стихи своего произведения; за ним жаловали
дамы, мужчины и, наконец, Ахилла-дьякон.
— Рассолу, что ли,
дать? — спрашивает
рыжий, прикрывая зевок сложенной ковшичком ладонью.
Он
дал сыну стаканчик густой и сладкой наливки и, притопывая тяжёлыми ногами, качая
рыжей, огненной головой, пел в лицо ему удивительно тонким и смешным голосом...
«Максим,
рыжий чёрт, устроил скандалище, и не иначе как сесть ему в острог:
дал книжку дяди Марка Васе Савельеву, сыну трактирщика, а старик Ефим, найдя её, сжёг в печи, Васю же прежестоко избил, так что малый лежит.
— Не то чтоб жаль; но ведь, по правде сказать, боярин Шалонский мне никакого зла не сделал; я ел его хлеб и соль. Вот дело другое, Юрий Дмитрич, конечно, без греха мог бы уходить Шалонского, да, на беду, у него есть дочка, так и ему нельзя… Эх, черт возьми! кабы можно было, вернулся бы назад!.. Ну, делать нечего… Эй вы, передовые!.. ступай! да пусть рыжий-то едет болотом первый и если вздумает
дать стречка, так посадите ему в затылок пулю… С богом!
Всех их здесь пять человек. Только один благородного звания, остальные же все мещане. Первый от двери, высокий худощавый мещанин с
рыжими блестящими усами и с заплаканными глазами, сидит, подперев голову, и глядит в одну точку. День и ночь он грустит, покачивая головой, вздыхая и горько улыбаясь; в разговорах он редко принимает участие и на вопросы обыкновенно не отвечает. Ест и пьет он машинально, когда
дают. Судя по мучительному, бьющему кашлю, худобе и румянцу на щеках, у него начинается чахотка.
— Они — льстивы, — заявила
дама, а
рыжий Иван спрятал часы и, закручивая усы обеими руками, пренебрежительно проговорил...
Уже солнце зашло,
даль окуталась синим туманом. Фома посмотрел туда и отвернулся в сторону. Ему не хотелось ехать в город с этими людьми. А они всё расхаживали по плоту неровными шагами, качаясь из стороны в сторону и бормоча бессвязные слова. Женщины были трезвее мужчин, только
рыжая долго не могла подняться со скамьи и, наконец поднявшись, объявила...
Даму Ухтищева звали Верой, это была высокая женщина, бледная, с
рыжими волосами.
«В морду
даст!» — подумал Евсей, глядя на суровое лицо и нахмуренные
рыжие брови. Он попробовал встать, уйти — и не мог, окованный страхом.
— Нет-ста, Никита Пахомыч! — отвечал
рыжий мужик. — Ушли, пострелы! A бают, они с утра до самых полуден уж буянили, буянили на барском дворе. Приказчика в гроб заколотили. Слышь ты,
давай им все калачей, а на наш хлеб так и плюют.
Молодая
рыжая собака — помесь такса с дворняжкой — очень похожая мордой на лисицу, бегала взад и вперед по тротуару и беспокойно оглядывалась по сторонам. Изредка она останавливалась и, плача, приподнимая то одну озябшую лапу, то другую, старалась
дать себе отчет: как это могло случиться, что она заблудилась?
— Ты сядешь рядом со мной, — сказал он, — поэтому сядь на то место, которое будет от меня слева, — сказав это, он немедленно удалился, и в скором времени, когда большинство уселось, я занял кресло перед столом, имея по правую руку Дюрока, а по левую — высокую, тощую, как жердь,
даму лет сорока с лицом
рыжего худого мужчины и такими длинными ногтями мизинцев, что, я думаю, она могла смело обходиться без вилки.
Что произошло дальше, я не знаю; я поскорей схватил фуражку, да и
давай бог ноги! Помню только, что-то страшно затрещало; помню также остов селедки в волосах старца в капоте, поповскую шляпу, летевшую через всю комнату, бледное лицо Виктора, присевшего в углу, и чью-то
рыжую бороду в чьей-то мускулистой руке… Это были последние впечатления, вынесенные мной из «поминательного пира», устроенного любезнейшим Сигизмундом Сигизмундовичем в честь бедной Сусанны.
Как увидал я, что из соломы торчат
рыжие дворовые сапоги, я слез с лошади и
давай будить сонного, раскидавши солому.
— А что ж, — отвечал тот, силясь вырваться из рук сына. — Ах ты такой-сякой… я ж те, не замай… пфу!.. Да ну те к нечистому, плюньте на него, ребятушки…
давайте сядемте-ка… рассказывай ты,
рыжая борода, о чем вы тут таракаете?..
Княгиня покраснела, дипломат обратил на нее испытующий взор и стал что-то чертить вилкою на дне своей тарелки.
Дама в малиновом берете была как на иголках, слыша такие ужасы, и старалась отодвинуть свой стул от Печорина, а
рыжий господин с крестами значительно улыбнулся и проглотил три трюфели разом.
Печорину пришлось сидеть наискось противу княгини Веры Дмитриевны, сосед его по левую руку был какой-то
рыжий господин, увешанный крестами, который ездил к ним в дом только на званые обеды, по правую же сторону Печорина сидела
дама лет 30-ти, чрезвычайно свежая и моложавая, в малиновом токе, с перьями, и с гордым видом, потому что она слыла неприступною добродетелью. Из этого мы видим, что Печорин, как хозяин, избрал самое дурное место за столом.
— Кто эта
дама? — шепотом спросил у него
рыжий господин с крестами.
— Передержал тесто! — кричал он, оттопыривая свои
рыжие длинные усы, шлепая губами, толстыми и всегда почему-то мокрыми. — Корка сгорела! Хлеб сырой! Ах ты, черт тебя возьми, косоглазая кикимора! Да разве я для этой работы родился на свет? Будь ты анафема с твоей работой, я — музыкант! Понял? Я — бывало, альт запьет — на альте играю; гобой под арестом — в гобой дую; корнет-а-пистон хворает — кто его может заменить? Я! Тим-тар-рам-да-дди! А ты — м-мужик, кацап!
Давай расчет.
К Ваньковским ездила еще одна
дама, некто Лизавета Николаевна Пионова, и ездила почти каждый день,
рыжая, рябая, с огромным ртом, влажными серыми глазами и, по-видимому, очень хитрая: к Марье Виссарионовне она обнаруживала пламенную дружбу, а от Ивана Кузьмича приходила в восторг и всегда про него говорила: «Чудный человек!
Рыжий Кирилов Сокол, едва почуяв заячий след, бросается бежать по прямой линии и громким лаем
дает знать о себе зверю за целую версту.
Старается незаметно застегнуть платье. В комнату впархивает молодая
дама, за ней идет огромный
рыжий господин.
— Видите, как юлят, — сказал он мне по-русски, — а там вон, смотрите,
рыжий черт смоленский лен рассматривает. Это только один отвод глаз. Ему лен ни на что не нужен, это англичанин, который тоже проходу мне не
дает.
«
Дам тому
рыжему, пусть прочтет в церкви…» — думал он.
Схватил меня
рыжий за бока, да как
даст со всего размаху по этим местам, а потом шлеп меня о землю!
И англичанка так внимательно слушала рассказы молодого человека, полные откровенности и какой-то наивной сердечности, и так ласково улыбалась своими серыми глазами, когда Ашанин приносил ей снизу шаль или стакан лимонада со льдом, что другой ее кавалер, английский офицер, ехавший на Ванкувер, плотный
рыжий господин лет за тридцать, с рачьими глазами, стал хмуриться, а наш юный моряк, напротив, был полон восторга и, признаться, начинал сожалеть, что адмирал
дал ему командировку в Сайгон, а не в Гонконг.
— Чаво? — послышался слабый голос, и
рыжее худое лицо нагнулось с печи. Широкая, исхудалая и побледневшая рука, покрытая волосами, натягивала армяк на острое плечо в грязной рубахе. —
Дай испить, брат; ты чаво?
Полонский заставил меня дочитать мою комедию среди целого общества в гостиной, где преобладали
дамы и девицы. И когда я уже кончал чтение последнего акта, вошел рослый, очень плотный
рыжий полковник в сопровождении своей супруги. Это и был Лавров.
Если редактор «Petersbourger Zeitung» [«Петербургская газета» (нем.).] удивил некогда людей, съездив в Берлин для того, чтобы видеть Бисмарка и «поцеловать
рыжую кобылу», на которой тот был в битве, то наши
дамы не уступали этому редактору в чувстве достоинства, и… сивый мерин тоже дождался такой же ласки, и притом не от мужчины…
Фон Раббек, его жена, две пожилые
дамы, какая-то барышня в сиреневом платье и молодой человек с
рыжими бачками, оказавшийся младшим сыном Раббека, очень хитро, точно у них ранее была репетиция, разместились среди офицеров и тотчас же подняли горячий спор, в который не могли не вмешаться гости.
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола сидело за чаем с десяток мужчин и
дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с
рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с голубою мебелью.
Я таки настояла, чтобы она меня приняла, а потом и сама не рада была. Сколько эта женщина выстрадала! Я в первый раз видела, чтоб можно было так любить своего мужа. И кто же этот муж? Олицетворенная солдатчина,"бурбон", как называл таких военных мой Николай, прыщавый, грязный, с
рыжими бакенбардами, глупый, пошлый до крайности. Ну, такой человек, что я бы прикоснуться к себе не
дала.
— Кто
дал тебе эту бумажку? — спросил генерал
рыжего мальчика, трясясь от гнева.
Пьет ли зелено вино? голосят ему в ухо: «Пропил ты и так молитву!» Осушил ли стклянку? на дне дразнят его языком; какая-то
рыжая борода по губам вытирает, и кто-то шепчет ему: «Молитвой закуси!» Обезумел Сидорка: то бранится сам с собой, то упрашивает невидимо кого; в ину пору отмахивается попусту, в другую пору белугой вопит: «Батюшки! режут! душат!» С тем и пошел ровнехонько через год в могилу; лишь перед смертным часом покаялся отцу духовному, что пьяный бросил шапку с молитвой, которую он
дал ему.